Проходы загромождены тюками и ящиками. На арках кое-где иконы с «гасимыми» лампадами (огонь зажигать запрещено, поэтому зимой в три часа — конец торговле). И возле каждой лавки «мальчишки» с голодными и бледными лицами. Щеки обмороженные, потому что холод собачий, греются чаем, перекидывая из руки в руку горячий стакан. От питья горячего на холоде почти у всех горла опухшие, «свинка».
Повсюду брань, крики, приказчики тянут людей за руки в лавки. Чивьин уже несколько раз бил по нахальным рукам, иначе затянут, завертят.
Людей из глухой провинции — чухломских купцов да колязинских богатых мещанок — иногда в рядах и грабили. Задурят голову, а потом ищи среди сотен «свою лавку». Все одинаковые. И приказчики на одну морду — все наглые.
По рядам ходили рядские повара с корчагой (в Древней Руси большой глиняный сосуд для хозяйственных надобностей, по форме похожий на амфору (закругленное дно, узкое горло, две дугообразные ручки)) в одной руке, с лукошком — в другой. В корчаге были горячие щи с мясом, в лукошке — чашки, ложки и хлеб. Миска щей с мясом и хлебом — десять копеек.
А за рядскими поварами целой стаей бежали, вертелись под ногами у покупателей бездомные собаки. Когда набиралось много чашек с объедками, повар ставил все это на пол, в своем углу. После собачьего «мытья» чашки вытирали грязным, засаленным полотенцем и снова наливали тем, кто пожелает, горячих щей. Всем было хорошо.
Кирдун, увидев, как собаки «моют» чашки, плевался на всю суконную «Господскую» линию, пока не пришли в «Ножевую».
Чивьин и здесь был незаменим. Видел все купеческие выходки, не позволял подменять купленного, заставлял «показывать товар лицом». Алесь все время думал, что в одиночку, без Дениса Аввакумыча, он не смог бы так гонять приказчиков и обязательно накупил бы много ненужного.
Поднялись и в «палатку» — верхнее помещение солидной оружейной лавки купцов Суровых. Там было тихо, потому что не все рисковали подниматься по крутой деревянной лестнице, скользкой от грязи.
Молодой Суров сидел верхом на лавке и играл с приказчиком в шашки. Молчали пирамиды ружей. А из-за них глухо долетал угрожающий голос:
— Сице… Абие… изыдох…
— Кто это? — спросил Алесь.
— Отец, — безразлично сказал весь залитый жиром молодой Суров. — По вредности своей уже год в палатке Библию читает. Фантазия, значицца, такая у него, чтоб приказчиков, мальчиков да меня выводить из себя, только меня не выведешь — шали-ишь.
И действительно, вряд ли что-нибудь могло вывести из себя молодого купца.
— Жаль вот, покупателей отваживает, — зевнул молодой хозяин. — Как только услышат бормотанье — спрашивают: «Что это у вас, покойник?» — и прочь. Такие потери!
— Ничего, мы не боимся, — сказал Кирдун. — Показывайте ружья.
— Да глядите, чего там. — И Суров взял «за фук» приказчикову «дамку».
— Азиатские процедуры, — неодобрительно сказал Чивьин, слушая нарочито громкое чтение старика.
— Потише бы, — сказал ему Кирдун. — Услышит.
— Глухой он, — зевнул молодой Суров.
И здесь, в этом темном и холодном уголке московского «Сити», покупателям неожиданно повезло. Кроме охотничьих, пусть и дальнобойных, ружей в углу были штабелем сложены штуцера. Штук сто пятьдесят. Длинноствольные, узкие, в основном совершенно новые, а если и поврежденные, то повреждения можно было ликвидировать в обычной кузнице: сменить иглу, поставить скобку, другие мелочи.
— Ах канальи. — У Кирдуна дрожали руки. — Вот повезло. Это вроде того, как настоящий сбитень найти.
— Это труднее, — снова зевнул Суров. — Разве нонче сбитень? Намешают дерьма с медом — и все. Сбитень нонче лишь у редких единиц хорош: мед, зверобой, корни фиалки, стручковый перец, имбирь, шалфей.
Чивьин покрутил пальцем у виска.
— Откуда это у вас? — спросил Алесь.
— Отец еще после крымской кампании где-то купил.
«А у солдат были непригодные ружья», — с горечью подумал Алесь.
Штуцера упаковали на месте, и приказчики снесли и уложили все на ломовиков. Боясь оставить за собой хвост, Алесь приказал ящики увезти на второй, снятый к этому времени, склад. И ему, как всегда после очередной покупки, стало легче. Он знал: сотнями таких ручейков стекается в хранилище оружие. Оружие, к которому со временем прикипят руки.
Он даже с каким-то уважением смотрел на уродливого старика над Библией. А тот сидел над желтой книгой, как сова, и из провалившегося рта вылетало угрожающее:
— Сице… абие… изыдох…
И вдруг старик поднял суровые глаза:
— Штуцерами интересуешься, барин?
— Разным оружием.
— Угу… разным, — шепотом сказал «глухой». — Это мы знаем. Чаем торгуешь?
— Почему?
— В Кяхту (пригородная слобода одного из городов Забайкальской губернии) мы штуцера продавали. Там нужны… Одним хунхузам оружие, да другим китайцам оружие, да приказчикам… Глядишь, караванам безопасно.
— Я не туда.
— А мне твои торговые тайны без надобности. Я торговлю оставил. Я — при боге. Библию, видишь, читаю… — Старик улыбнулся. — А ты, может, и тайницкие пушки купил бы?
— Зачем они мне? — поостерегся Алесь.
— У нас народ такой, могут и это. — Старик пошамкал ртом. — А ты иди в Бубновский трактир. Найди там Бабкина Пуда Иудовича… Скажи: «Начетчик велел приколоть флейты от кислой шерсти по ер-веди-он».
«Вот тебе и „при боге“», — подумал Алесь.
А старик улыбнулся:
— Так ты, если надумаешь насчет тайницких, приходи.
Когда они выходили, в спину им снова гремело «сице-абие-изыдох…».